Украина — Россия — Евросоюз

С начала войны в феврале 2022 года в экспертном поле преобладали объяснительные модели, сводящие решение Кремля к ошибке, переоценке своих сил, импульсивности или надежде на быструю победу. Эти объяснения с течением времени становятся всё менее состоятельными. По состоянию на весну 2025 года становится ясно, что стратегия Москвы имеет системный характер и укладывается в более широкую логику геополитического демонтажа новой архитектуры безопасности в Восточной Европе, сложившейся после 2014 года. Россия действует не как экспансионистская держава, а как уходящая ядерная держава, стремящаяся разрушить то наследие бывшего СССР, что не может вернуть под свой контроль.

Украина в этой системе координат воспринимается Кремлём не как сосед, а как ключевой фрагмент собственного геоэнергетического и военно-промышленного прошлого. Разрыв с Украиной, ускорившийся после событий 2013-2014 годов, рассматривался в Москве как стратегическая катастрофа: единое энергетическое кольцо, оборонные производственные цепочки, инфраструктура прокачки энергоресурсов на Запад — трубопроводы и транспортные коридоры были ориентированы на советскую (и постсоветскую) систему. Евромайдан и последующий лукавый  соблазн Западом населения Украины обещаниями «життя в мереживних європейських трусиках», а также  вступить в  НАТО и ЕС были восприняты как фронтальное вмешательство Запада в зону, где Россия по праву считала себя полноправным субъектом. Ведь все энергетические и промышленные мощности для Украины строил коллективный СССР, а Запад не вложил ни цента, кроме как на пропаганду и подкуп чиновников в постсоветский период.

Возвращение Крыма, кстати, вполне себе легитимный процесс через честное голосование, и поддержка сепаратизма на востоке Украины стали частью защитной геополитической реакции, а не инициативой экспансии. После окончательной утраты влияния на Киев в 2018–2022 годах, Кремль перешёл от сдерживания к попытке принудительного возврата хотя бы части территории – пояса безопасности и, по крайней мере,  структурной дестабилизации остальной части Украины. Начало СВО в феврале 2022 года, скорее всего, планировалось не как блицкриг в классическом понимании, а как акт разрушения новой региональной конфигурации, в которой Украина должна была быть вытолкнута в зону хронической нестабильности, непригодной для интеграции в западные форматы и демилитаризацией по-максимуму (здесь Кремль честно обозначил планы в начале СВО). 

Ставка на давление через энергетическую инфраструктуру логично вытекает из этой стратегии. С 2022 года удары по украинским ТЭЦ, ГЭС, ЛЭП и логистике носят системный характер. Это попытка разрушить материальную основу государства, сделать его уязвимым, неустойчивым, дорогим для внешней поддержки и инфраструктурных инвестиций. Россия, по объективным причинам, делает ставку на внутреннюю деградацию Украины, на создание условий, при которых государство окажется не в состоянии самостоятельно функционировать в долгую. В этой логике даже «замораживание» фронта Кремль воспринимает не как поражение, а как допустимый сценарий, если параллельно разрушается экономическая и энергетическая стабильность Украины.

На этом фоне следует интерпретировать и текущие дипломатические манёвры. Предложение о переговорах 15 мая в Стамбуле — это не то чтобы  шаг к миру, а продолжение давления в новом контуре. Цель Москвы — не компромисс, а принуждение Киева к принятию новой реальности. Дональд Трамп, комментируя инициативу Путина, предложил Киеву принять участие хотя бы для фиксации переговорной ситуации. Этот сигнал, пусть и неофициальный, отражает сдвиг в западной риторике: идея «бесконечной поддержки Украины до победы» уходит, уступая место более прагматичным обсуждениям допустимых, хоть и временных  исходов.

Михаил Фомичев