Корреспондент: Сергей Семёнович, здравствуйте. Спасибо, что Вы к нам пришли. Мы беседуем с Вами накануне начала учебного года, и хочется спросить, как сейчас обстановка с записью детей в первый класс. Долго существовала проблема в Москве, когда родители чуть ли не ночевали под дверями школ, и помогла ли в этом смысле электронная запись, которая заработала с конца прошлого года?

Сергей Собянин: Действительно, скоро 1 сентября — День знаний. Без преувеличения можно сказать, что оно касается половины москвичей: миллион 300 детей пойдут 1 сентября в детские сады, школы, колледжи. 200 тысяч преподавателей, бабушки, мамы, дедушки — это огромное количество людей, которые ждут и с нетерпением, и с волнением 1 сентября. Конечно, нам необходимо проделать колоссальную работу в городе, чтобы школы, детские сады были готовы встретить огромное количество детишек, которые придут 1 сентября. Раньше 1 сентября или начало учебного года для многих начиналось иначе и не всегда с приятных минут: были огромные очереди. Причём это были не просто какие-то «бумажные» очереди — люди физически стояли в очередях. С этим была связана огромная нервотрёпка: зачислят моего ребёнка или не зачислят и так далее. Последние два года всё это отошло в прошлое и никаких живых очередей в городе практически не осталось. 99 процентов детей зачисляются через электронную очередь, и подавляющее большинство — в те школы, в которые они записались. Есть буквально считаное количество школ — шесть школ, — которые принимают по особой методике с тестированием и так далее. Но что такое шесть школ из тысячи московских школ — это не так много. Поэтому все дети, которые желали пойти либо в свою школу, которая находится рядом с домом, либо в другом микрорайоне, — они уже зачислены.

Более того, если нас в прошлом году ещё критиковали на предмет того, что действительно очередь в дошкольные учреждения сняли для детей от трёх до семи лет: а вот если моему ребёночку поменьше, вы уже не зачисляете. В этом году мы уже обеспечили всех желающих с двух с половиной лет, то есть мы ещё продвинулись, и общее количество детей, которые ходят в детские дошкольные учреждения, по сравнению с тем количеством, которое было раньше, увеличилось процентов на 50. Совсем другой уже контингент, другой объём и, конечно, другой уровень предоставления услуг.

Корреспондент: И счастье родителям, которые лишаются этой головной боли накануне 1 сентября. Идёт процесс объединения школ с детскими садами, и споры есть на этот счёт, и мнения высказываются разные. Всё-таки скажите, зачем это нужно, есть ли какие-то, возможно, уже результаты, цифры, которые можно привести в доказательство, что это важно, нужно и работает.

Сергей Собянин: Конечно. Во-первых, эта реформа продолжалась в течение двух лет и была проведена с согласия управляющих советов, родителей, коллективов школ. Конечно, она была волнительной и для педагогов: они думали: а как мы там будем в большом коллективе; для родителей: а вот у нас ребёночек ходил в одну школу, а теперь, вроде как, в другую, не будет ли там проблем у него и не ухудшится ли качество образования. В основном все эти волнения позади. Для чего это было нужно? Во-первых, для того, чтобы сократить административно-управленческий персонал. У нас объём финансирования, который шёл на школьных начальников и хозяйственные службы, уже составлял 60 процентов. В советское время было всего лишь 30. То есть когда мы говорим, что тратим большие деньги на образование, на самом деле большую часть этих денег мы не на образование тратили, а как раз на управленцев. Сегодняшняя система позволила всё-таки поставить на ноги эту систему, и большая часть идёт на заработную плату учителей. Заработная плата учителей — средняя заработная плата — сегодня приблизилась к 70 тысячам рублей, и многие педагоги наших вузов теперь завидуют учителям, а многие переходят в школы. Если вы помните недавние разговоры о том, что у нас вообще было много вакансий в школах, особенно предметников, то сегодня не то что нет вакансий — сегодня устроиться в школу очень сложно, порой по конкурсу. Реформа как раз была направлена не на ухудшение чего-то, а наоборот, на реальное улучшение качества работы нашей системы. Когда объединяются детские сады со школами, для ребёнка это тоже плюс: в детском саду уже приходят к нему заниматься учителя, которые потом будут его учить в первом — втором классах. Ребёнок сразу привыкает к педагогу, и этот педагог его ведёт от детского сада до школы, и переход ребёнка из детского сада в школу происходит совершенно безболезненно, по сути дела, находится в одном и том же коллективе.

Сегодня крупные московские образовательные центры — они достаточно качественные, и они не стали хуже. Я простой пример вам приведу: у нас количество отличников в московских школах в целом за последние три года увеличилось в два раза. В два раза!

Корреспондент: Какие интересные цифры. Почему вдруг? Есть какое-то объяснение, понимание — почему?

Сергей Собянин: Сегодня все практически школы Москвы дают качественное образование. У нас есть некие объективные показатели, которые не подтасуешь. Да, я могу сказать, что у нас много золотых медалистов, но вы же сами золотые медали эти выдаёте. Или много пятёрочников, но вы же сами эти пятёрки ставите. Когда дети сдают Единый госэкзамен, особенно как в этом году, когда уже сторожили все: и полиция, и ФСБ, и Министерство образования, — мы реально получили более-менее объективную картину.

Корреспондент: Спецоперация практически.

Сергей Собянин: И что мы там увидели? Количество отличников в Москве в два раза выше, чем количество отличников в среднем по стране, а количество победителей олимпиад… Московские школьники там составляют 30 процентов от всех победителей. Причём если взять к 2010 году, когда вы говорите, что там всё было замечательно, а мы вот что-то такое сделали непотребное, стало на 60 процентов больше. А количество школ, которые участвовали… Вот вы говорите: хорошую школу присоединили и стало много плохих и ни одной хорошей… Количество школ, которые подготовили победителей олимпиад, стало в два раза больше. В два раза больше! Поэтому я понимаю дискуссии, понимаю волнение родителей, понимаю волнение педагогов. Мы с ними неоднократно всё это обсуждали и на открытых форумах, и на собраниях, и на совещаниях, и на различных встречах.

Всё это, очевидно, дало колоссальный результат: московские ребята, москвичи получили громадное преимущество перед учащимися из других регионов. И получая в два раза лучшие знания в Москве, они в два раза больше имеют возможностей поступить в лучшие вузы, на лучшие специальности. Ради этого и стоит создавать систему образования, а не для директора, который сидит на своей кочке, имеет небольшую свою вотчину и говорит: «У меня всё хорошо, не приставайте ко мне и не присоединяйте никого, у меня всё замечательно. Вот идите со своими детьми, я не знаю, в другой город, деревню, и там экспериментируйте». Нет, зачем? Это не твоя вотчина, это Москва, это город, где мы создаём систему образования не для элитных групп, а для всех москвичей. И не просто какую-то уравниловку — мы подтягиваемся к лучшим стандартам. Даже когда мы вводили единую систему финансирования, мы же её вводили не по худшим стандартам, а по самым высоким стандартам. Мы взяли систему финансирования лучших школ Москвы и стали худшие школы по финансированию подтягивать к лучшим, вот что мы сделали. И это совершенно изменило картину в образовании.

Корреспондент: Ну с цифрами, которые Вы привели, действительно не поспоришь, они и вправду показательны. Вот ещё один момент, который тоже вызывал такие всё-таки споры и переживания, когда говорили об объединении коррекционных школ, где всё-таки учатся детки с какими-то, возможно, отклонениями. У Вас есть какие-то данные и результаты по этим случаям, потому что тоже говорили, что эти дети требуют особого внимания и что они не смогут учиться, и что, возможно, к ним будет какое-то не очень хорошее отношение. Вот что здесь?

Сергей Собянин: Здесь две проблемы или два вопроса. Первая проблема — она связана с системой финансирования. Мы одинаково платили школам — что за ребёнка с какими-то отклонениями здоровья, что за обычного ребёнка. И естественно, что школам невыгодно было принимать таких детей сложных, они старались от них избавиться, росло количество коррекционных школ. Сейчас мы, наоборот, сделали дополнительный коэффициент финансовый. Если ты принимаешь ребёнка с какими-то отклонениями здоровья — так, чтобы у него, у ребёнка, была возможность пойти либо в коррекционную школу, либо в обычную школу, так, чтобы ребёнок смог адаптироваться к нормальной социальной среде. Чтобы он не был как-то выведен за рамки общества.

Корреспондент: В своём закрытом мирке, да?

Сергей Собянин: Да. И чтобы он не варился там, в этой среде. После школы ему придётся идти в обычную жизнь, с обычными ребятами общаться, конкурировать на этом рынке труда и в жизни. И нельзя его закупоривать искусственно в отдельную структуру. И количество первоклашек, которые приходят в школу с отклонениями здоровья, развития, которые поступают в обычную школу, значительно больше стало. Те же классы, которые сформировались как школы коррекционные, — они так сами по себе и остались, их не ликвидировал никто, они только статус юридического лица потеряли. Теперь они в составе общего большого, крупного образовательного центра находятся. И там ничего плохого не произошло, но при этом внутри одной системы, конечно, проще ребёнку перейти в обычный класс, обычный корпус, где занимаются обычные дети. Это во-первых, а во-вторых, огромное количество совместных мероприятий, которые проводят и коррекционная школа, и обычная школа. Это полезно и для детей-инвалидов, и для самих детей — нормальных детей с хорошим развитием.

Корреспондент: Ну в общем, да, наверное, что тоже правильно — учиться взаимодействовать друг с другом и с разными людьми.

Сергей Собянин: Да.

Корреспондент: А вообще эта система таких многофункциональных, многопрофильных образовательных центров — это такое ноу-хау или Вы всё-таки где-то это подсмотрели, какой-то зарубежный опыт, который Москва перенимает?

Сергей Собянин: Вообще лучшие школы, в том же Сингапуре например, — это большие школы. Количество детей от трёх тысяч, 3 — 3,5 тысячи. Мы же дошли до школ 300 — 400 детишек. Я же говорю, что кроме огромных расходов никаких финансовых возможностей, организационных возможностей — ни для того, чтобы полноценно там работали преподаватели, ни для того, чтобы полноценно учились ученики. Такие школы могут быть сейчас в частных системах, но московские частные школы, у которых даже по 100 детей и по 200, — их нигде нет, ни в одном рейтинге. Ни победителей олимпиад, ни по выдающимся сдачам ЕГЭ, ни по рейтингам на уровне федеральной школы — их нигде нет. Наши муниципальные школы, казалось бы, ну, может, с меньшим финансированием, с большим количеством детей, — они везде есть, в топе. В этом году ещё такое новшество появилось: создали топ российских школ (500 лучших российских школ). Московские школы там занимают 89 мест. Это большое количество…

Корреспондент: Вас можно поздравить и всех жителей Москвы.

Сергей Собянин: Можно поздравить не меня, а москвичей, у которых есть добротная система образования.

Корреспондент: Возникает всегда вопрос, когда говорят об образовании, — и естественно, это финансирование. Такое вот подушевое финансирование тоже вызывало много споров, но сейчас, наверное, не будем вспоминать какие-то сельские школы, которые закрывались только потому, что мало детей, нет денег. А вот в Москве с такими укреплениями, с этими центрами, в конце концов, школа получает больше денег, но становится ли лучше от этого качество образования, ведь больше становится учеников, соответственно, вероятно, нужно расширять штат преподавателей?

Сергей Собянин: Всё как раз наоборот. Раньше школа получала по смете деньги и школе было наплевать вообще, какие дети приходили, сколько этих детей. Вот мы начали с вами разговор с очереди. Там в большинстве, в половине случаев, а то и двух третях очереди были искусственные: места в школе были, а детей не зачисляли туда, потому что директору было всё равно, придут дети, будет у него три первых класса или два первых класса — деньги получал по смете от затрат. Чем больше у него затрат, ну и тем больше денег получил. Дети вообще ни при чём были.

А сейчас, когда денежки приходят вслед за ребёнком, школы начинают конкурировать за этого ребёнка: «Нет-нет, идите ко мне. Смотрите, у меня дополнительные кружки, секции, у меня там хороший преподаватель английского, и вообще вас любим и обожаем, приходите ко мне». Процесс-то перевернулся совершенно, и теперь главный в школе не директор и даже не учитель при всём его уважении, а ученик, потому что он приносит копеечку в школу. От того, что он пришёл в школу, зависят благополучие всего образовательного центра и заработная плата педагогов. И всё образование развернулось от формальной сметы на учащегося, теперь он — главное лицо.

Корреспондент: Вы заговорили про директоров. Ведь сейчас же и новая система назначения директоров заработала в государственных школах. Можете рассказать немного поподробнее, и опять-таки есть хоть какие-то промежуточные результаты, что говорят сами преподаватели, школьники, родители? Ведь она стала вообще более открытой.

Сергей Собянин: Система назначения директоров — она, конечно, тоже претерпела серьёзные изменения. Я думаю, половина директоров вообще была замещена по тем или иным причинам. Вы сказали, что там у нас все московские школы были заполнены — ничего подобного. У нас значительная часть школ вообще не могла сформировать первые классы, никто к ним не шёл. Ну и сами директора порой приезжали на работу на мерседесах, а школа влачила жалкое существование, там разные ситуации были. Хотя в основном, конечно, директорский корпус достаточно крепкий и профессиональный.

Тем не менее все директора переведены на контрактную систему, директора, у которых школы достаточно приличные, находятся в топах, получают гранты. У них там пятилетние контракты. Если школа слабенькая, то контракт заключается на срок менее пяти лет, чтобы у директора всё-таки больше было стимулов поднять эту школу. Ну и если рейтинговая школа, то при замене директора обязательно мы советуемся с управляющим советом, с родителями, но и в обязательном случае проходит аттестацию аттестационной комиссией, которая транслируется в интернете, и в составе аттестационной комиссии — люди из этого же профессионального сообщества, учёные из университетов, так что это достаточно серьёзный экзамен.

Корреспондент: Кстати, сейчас заговорили про гранты. Я знаю, что Москва выделяет школам гранты, по-моему, около 130, если я не ошибаюсь, в прошлом году были выделены эти средства. О каких суммах речь, кто их получает, за что? Как-то Вы отслеживаете, на что они тратятся, для чего это сделано?

Сергей Собянин: Да, в Москве мы учредили 170 грантов. И первоначально идеология была такова: так как мы выровняли финансирование, были топ-школы, которые говорили: «Мы же лучше всех, дайте нам дополнительные деньги». Ну хорошо, выделим, но в виде грантов. Если вы сегодня лучше, вы этот грант и получите, а если завтра появится другая лучшая школа, то другая получит эти гранты.

Корреспондент: Простите, а на основании чего эти сравнения школ? Лучше по какому критерию?

Сергей Собянин: По победителям олимпиад — по подготовке школьников к олимпиадам, по Единому госэкзамену, по единой аттестации, по проведению дополнительного внеклассного обучения, культурной среде и так далее. Но базовое, конечно, — это олимпиады и Единый госэкзамен. То есть это достаточно объективные вещи, которые школа не может сама каким-то образом подтасовать, подрисовать.

Корреспондент: О каких суммах речь, на что школы гранты эти могут тратить? Как-то Вы отслеживаете результаты, куда идут эти деньги?

Сергей Собянин: В этом году мы увеличили сумму грантов почти в полтора раза и довели её до миллиарда рублей. Это большая сумма на всех, на 170 грантов. Гранты разбиваются на несколько групп: первые топ-20 школ, затем идут 50, затем идут 100 школ. Соответственно, разные суммы — от четырёх до десяти миллионов. Это приличные достаточно деньги для школы. Они их могут отдать на поощрение лучших учителей, на укрепление материальной базы. Но на что бы они ни тратили, добро на эти траты даёт управляющий совет школы. Они с директором и руководством школы определяют, на что, на какие нужды эти денежки потратить. Школа должна понимать, что это грант не навсегда. Они должны истратить эти деньги таким образом, чтобы школа постоянно давала высокое качество образования, постоянно была в топах, чтобы получать не только в этом году, но последующие годы соответствующие гранты.

Корреспондент: Если говорить о новом учебном годе, который наступает, я знаю, есть программа «Информационный город» в Москве. Можете рассказать что это, что ждёт учеников?

Сергей Собянин: С точки зрения информатизации в школе идут два параллельных процесса: первый связан с организационными вопросами, а второй — с технологиями обучения. Если брать организационные вопросы — это электронная запись в школу, это электронный дневник, на который перешли все школы, и родители могут теперь в электронном виде узнать, как ребёнок учится, какая успеваемость.

Корреспондент: Кошмар учеников, наверное, некоторых.

Сергей Собянин: Я с этим согласен — не скроешься. Причём 40 процентов школ отказались от бумажных дневников. Я думаю, что не за горами, когда большая часть и других откажется. Это и система электронного прохода в школу, когда родитель получает SMS, что его ребёнок прошёл в школу. Такая же система питания: родитель знает, чем питается, был или не был ученик в школьном буфете, в школьной столовой. Такой системой охвачено где-то 30 процентов школ, но в ближайшие годы будет охвачено тоже 100 процентов. Это одна история.

Вторая связана с технологией обучения, с информационными технологиями. Мы обеспечили всех учителей ноутбуками, в которые они могут закачивать образовательные программы, готовиться к занятиям, выставлять оценки и так далее. В системе Москвы 160 тысяч компьютеров. По количеству компьютеров, которые есть в школах, мы не только первое место в России, но и, наверное, первое место в мире теперь держим. Плюс 16 тысяч интерактивных досок, которые совмещены с этими же компьютерами, когда преподаватель с помощью компьютера может выводить на интерактивную доску те или иные методики преподавания, те или иные уроки. Ну и совсем уже продвинутые школы, которые разрабатывают новые информационные системы обучения, лабораторные классы, 3D-моделирование и так далее. Мы, как-то, встречаясь с руководителями крупнейших IT-компаний, предложили им взять школы под свой патронаж. Тем более что руководители этих компаний — это те же выпускники московских школ в большинстве своём. Им это предложение показалось интересным, и мы разработали такой проект новых информационных технологий для 20 школ. В этом году мы пытаемся расширить этот проект до 200 школ — это уже совсем другой информационный уровень.

Кроме того, мы сейчас разработали шесть электронных учебников, которых вообще в стране нет ни одного. Это не просто переведённая в электронный вид бумажная версия — это совсем новая система с электронными приложениями, с видеозаписями, с движущимися картинками, интерактивом и так далее. Это новый, ещё один шаг вперед, но это, конечно, требует серьёзной такой адаптации к учебному процессу, апробирования. В этом году мы расширим этот эксперимент.

Корреспондент: Это прекрасно. Ещё такой момент: если опять о грядущем учебном годе новом говорить, появится 70 кадетских классов в Москве. Для чего это нужно? Для чего Вы это делаете?

Сергей Собянин: У нас 17 кадетских школ. Это направление достаточно востребовано в Москве. Очень многие родители хотят устроить своё чадо в такое кадетское училище для того, чтобы отдал ребёнка и успокоился на этом. Он там живёт, питается, спит там, занимается. Люди с военными наклонностями. Многие кадетские училища вообще расписаны по тем или иным спецслужбам: таможня, ФСБ, Министерство обороны, Следственный комитет и так далее. Такое достаточно популярное направление в Москве. Но охватить всех желающих невозможно, поэтому мы решили в порядке эксперимента создать такие кадетские классы в действующих обычных школах для ребят седьмых-восьмых классов. Что это такое? Это усиленная военная подготовка, изучение истории России, усиленная спортивная подготовка и так далее и тому подобное. Посмотрим, как это пойдёт, если это будет пользоваться популярностью, то можно этот эксперимент расширять.

Корреспондент: Вероятно, что будет, потому что я тоже слышала от многих родителей такой очень положительный, позитивный отзыв, по крайней мере они говорят о том воспитании, которое дают такие школы и, вероятно, такие классы будут давать.

Сергей Собянин: Спрос по крайней мере точно есть.

Корреспондент: Что Вы скажете о бюджете именно на образование в городе? На сколько он растёт, увеличивается?

Сергей Собянин: Очень серьёзно растёт. Он вырос с 2010 года на 70 миллиардов. Это от того, что было процентов 50 — 60 — большие деньги. Статья «расходы на образование» — одна из самых больших статей в городском бюджете. Вторая статья — по социальной защите москвичей, и уровень финансирования московских школ, не побоюсь сказать, в два с лишним раза выше, чем в других регионах. То есть мы не экономим.

Как вы вначале пытались мне сказать, что объединяете, наверное, ради того, чтобы сэкономить. Мы не экономим на образовании. Наоборот, помимо текущего финансирования, мы затратили где-то порядка 70 — 80 миллиардов на улучшение материальной базы школ. Это и пришкольные территории, и спортивные комплексы, капитальный, текущий ремонты, это оснащение новой техникой, оборудованием и так далее. В московские школы за последние три года закачано очень много.

Корреспондент: Спасибо Вам за интересную беседу. И наверное, поздравим всех школьников и их родителей с наступающим 1 сентября.

Сергей Собянин: Я с удовольствием поздравляю москвичей, детишек, педагогов. Это действительно большой хороший праздник.

Корреспондент: Ну и удачи Вам в том, что Вы делаете.

Сергей Собянин: Спасибо вам.

Не забудьте поделиться новостью. Отзывы и пинг пока закрыты.